Aksum:
An African Civilisation of Late Antiquity
by Dr. Stuart Munro-Hay.
К оглавлению - http://odnapl1yazyk.narod.ru/Aksum.htm
В нашем распоряжении крайне мало сведений о стратификации аксумского общества, тем не менее, воспользовавшись подсказками археологии и другими свидетельствами, можно сделать некоторые предположения на этот счет. Социальная мобильность, принцип наследования, статус брака и прочие семейные устои – все это в настоящее время находится абсолютно за пределами наших знаний. Наверное, по аналогии с более поздними обычаями, можно предполагать существование полигамии, но фактического подтверждения этому нет. Позднее эфиопское право опиралось на Fetha Nagast - ‘Закон царей’, написанный коптом на арабском языке в середине тринадцатого века, и переведенный на геэз, предположительно, в середине пятнадцатого (Tzadua 1968). Но надписи, в частности, надпись из Сафры, показывают, что какие-то своды законов применялись и до того (Drewes 1962). Неизвестно, давало ли звание ‘аксумит’ его обладателю какое-то преимущество (как это было в случае с особыми привилегиями гражданина Рима) перед членами других общин, составлявших царство. На некое разграничение между Эфиопией/Хабашат и собственно Аксумом указывают южно-аравиийские надписи, в которых цари названы ‘nagashi Хабашат (Абиссинии) и Аксума’. Как уже ранее отмечалось, племена (такие как агуэзат, предположительно, бывшее частью хабашат, а не аксумитов) долгое время сохраняли свою идентичность отдельных народов; однако со временем подобная дихотомия – Аксум/Хабашат – могла размыться. Также возможно, что деление общества имело в своем основании земельную собственность, что, по-видимому, предполагало те или иные феодальные повинности для нижестоящих в иерархии, однако подтверждающих это надежных сведений аксумского периода существует немного. Сохранились копии актов передачи земель отдельным лицам и учреждениям (Huntingford 1965), но сами оригиналы аксумской эпохи не уцелели. Тем не менее, Хантингфорд (Huntingford) отмечает, что велика вероятность того, что ранние поземельные списки могли быть переписаны с подлинников: все они содержат христианизированные обороты, похожие на те, что встречаются в аксумских надписях (гл. 11: 5, Геза Агмай, DAE 10, DAE 11, надпись Калеба). Если это верно, то несмотря на то, что все известные примеры – это дарственные собору Марйам-Цийон, вполне можно себе представить, что точно так же цари награждали имениями и деревнями отдельных людей в соответствии с их званиями, и что в самом деле велись какие-то земельные регистры. Единственное доподлинно известное нам “пожалование земель” аксумской эпохи – то самое, которое произвел царь Эзана в пользу шести вождей беджа (гл. 11: 5, DAE 4, 6&7); но это особый случай, поскольку речь идет о насильственном перемещении населения. Тем не менее, он показывает, что царь имел в своем распоряжении землю, которую мог дарить, что также следует из нижеследующего утверждения о покоренных народах в Monumentum Adulitanum: “ I reserved for myself half of their lands and their peoples. . . . (**Я оставил себе половину их земель и их народов. …)” [**в русском переводе / Г. М. Бауэр/ “я отделил половину всего принадлежавшего им — их добра и их людей” http://www.vostlit.info/Texts/rus16/Kosma_Indikoplov/text1.phtml?id=1773] Там же иногда упоминаются рабы, возможно, по большей части военнопленные или преступники. Косма, похоже, имеет в виду, что большинство домашних рабов, а также тех, кто находился в руках иноземных торговцев, происходили из Сасу и Барбарии, т.е., грубо говоря, из западного Судана и юго-восточной Эфиопии или Сомали (Wolska-Conus 1968: 378). Можно предположить, что на их долю приходились основные виды неквалифицированного труда: обработка полей, тяжелые работы в каменоломнях, перемещение всевозможных грузов и домашнее хозяйство. Исключение, вероятно, составляли пленники особого рода, такие как Фрументий с Эдезием, которым поручались куда более ответственные задания, и которых, вполне возможно, на самом деле не считали рабами. Прокопий говорит о ‘рабах’ (δονλοι) в аксумском войске в Аравии, однако, похоже, им было позволено остаться в Аравии, а позже они были в числе тех, кто восстал против Сумйафы Ашвы (Есимифей) [Sumyafa` Ashwa` (Esimiphaios)], что делает их истинный статус неясным (Procopius, ed. Dewing 1914: 189). [**Прокопий Кесарийский “Война с персами” http://shard1.narod.ru/biblio1.htm] В конечном же счете, как и теперь, жизнь в аксумскую эпоху имела в своем основании тяжелый труд крестьянина в поле. Пахота на волах, сев, прополка, жатва да молотьба – вот чем были заняты его дни, и, скорее всего, земля, на которой он работал, была частью чужого имения, сам же он получал с нее лишь основные продукты на пропитание. Кроме того, сельские жители, вероятно, пасли стада крупного и мелкого скота, а также занимались садами и огородами, где росли фрукты и овощи. У нас нет сведений о системе землевладения в аксумскую эпоху, есть лишь упоминания о царских пожалованиях земель богам или церкви: первые – в надписях, вторые – и в надписях, и в поземельных списках. Причем, все те списки, которые претендуют на принадлежность аксумской эпохе, в действительности являются гораздо более поздними, хотя, возможно, и содержат некоторые подлинные сведения (Huntingford 1965). Не предназначались ли пленники, предложенные богам, если только это не были человеческие жертвоприношения, для работ на таких землях? Также нам неизвестно, свободны ли были крестьяне, или они крепились к земле. Вероятно, дома этих людей, как и ныне, строились из нестойких материалов и имели не слишком разнообразное содержимое: самые простые орудия труда, шкуры в качестве одежды и постельных принадлежностей, несколько сосудов для хранения (в том числе деревянные и плетеные?) и, может быть, одно-два наименования сверх перечисленного у крестьян побогаче. Эти дома могли быть круглыми, наподобие глиняной модели дома из Хаулти, а могли, если обстоятельства позволяли, быть того типа, который найден де Контансоном в Мазабере (Mazaber), в районе Хаулти-Мелазо (de Contenson 1963ii, pl. XXXVIIb-c; 1961iii: 44). Последний имел каменные стены сухой кладки с типичными аксумскими выступами или уступами и состоял всего лишь из двух камер общим размером около 9 м в длину и около 4 м в ширину. Единственным сохранившимся в нем содержимым были черепки нескольких керамических сосудов и фрагменты предметов домашней утвари из бронзы (головка булавки и крючок). Профессиональный гончар, слесарь, кожевник или любой другой ремесленник из поселения городского типа также мог обитать в сравнительно скромном жилище, обменивая свою работу на продукты питания или деньги на одном из местных рынков, или, возможно, он переходил с места на место, выполняя свою работу там, где была в ней потребность. Урбанизированные участки, которые могли бы дать нам представление о жилищах таких людей, раскопаны пока только в Матаре, но и они до сих пор не опубликованы в полном объеме. Тем не менее, кое-какие соображения можно извлечь хотя бы из уже опубликованных планов (Anfray 1974: 756 и fig. 7), которые показывают их резкое отличие от близлежащих особняков. Вместо симметричного расположения последних мы видим бессистемные скопления квадратных и прямоугольных помещений, пронизанные извилистыми улочками и сквозными дворами, что оставляет впечатление какого-то органического процесса: местные обитатели строили, перестраивали, пристраивали или разбирали камеры и стены по мере надобности. Очаги, печи и обилие керамики указывают на жилые помещения в этих простеньких двух- или трехкамерных постройках. Возможно, полная публикация кварталов Матары поможет нам понять, что же это были за люди и как они жили, те, кто относился к не самым богатым слоям городского населения аксумитов. Неизвестно, входило ли в обязанности крестьян или ремесленников, проживавших в означенных районах, присоединятся по требованию к войскам, однако это представляется весьма вероятным. Какие-то специалисты, кузнецы и т.п., несомненно, были нужны для обслуживания армии в походах, то же, наверное, можно сказать и о таком персонале, как повара, носильщики, а также конюхи или пастухи, необходимые для ухода за животными. Местные торговцы в городках-рынках вряд ли были намного богаче. Купцы же из более крупных центров, зажиточные независимые фермеры (если только они существовали), а также разнообразные гражданские чиновники могли составлять нечто вроде среднего класса, который жил в домах получше, может быть, в таких, как представлены на моделях из глины найденных в Аксуме. По-видимому, эти дома имели деревянные дверные проемы и рамы окон, крыши при этом были из уложенной слоями соломы (de Contenson 1959i: pl. XIX, fig. 8; Chittick 1974: fig. 21a). Можно представить, что в их имущество входило большее количество орудий и приспособлений, а порой даже некоторое количество предметов роскоши. Керамика хорошего качества, немного стеклянной посуды и металлических украшений, ювелирные изделия, платье или накидка, возможно, из индийской или египетской ткани, мясо и вино на столе – таковы предполагаемые излишества. Они могли нанимать ремесленников и слуг, или даже позволить себе содержать небольшое количество рабов. Возможно, погребальная утварь найденная в гробнице на поле стел Гудит (см. ниже) принадлежала представителю как раз этого слоя общеста. Крупные землевладельцы и правители, представлявшие господствующий класс, вероятно, вели более приятный образ жизни в центральных районах городов, а также в своих загородных особняках, окруженные челядью из рабов и слуг, обитавших во внешних пристройках, где, скорее всего, было сосредоточено домашнее хозяйство. Среди элитных резиденций отмечается существенное различие в размерах, и, как и следовало ожидать, самыми большими из них были столичные дворцы. Все эти здания можно примерно разделить на две группы: очень большие – ‘дворцы’, и те, что поменьше – ‘виллы’ или ‘особняки’, что может быть отображением наличия двух слоев в аксумской элите: самих правителей, а также знати и крупных чиновников. Те из них, которые можно определить термином дворцы, располагались в Аксуме. Их длина по всем четырем сторонам центральных павильонов была в пределах 24 - 35 м; наименьший из них, Ta`akha Maryam, окружали внешние постройки размерами 80 х 120 м. За исключением занимающего промежуточное положение сооружения в Дунгуре с павильоном площадью 21 м2 (Anfray 1972: pl. I) и внешними постройками - около 64 м2, размеры павильонов зданий второго, более низкого разряда (‘вилла’ или ‘особняк’) колеблются таким образом: курган B в Матаре – 17,50 м (Tertre B, Anfray and Annequin 1965), внешние постройки – 59,50 х 49 м; курган С в Матаре – 15,20 м (Tertre C, Anfray and Annequin 1965); вилла `Addi Kilte (Puglisi 1941) – 15 м; курган А в Матаре (Tertre A, Anfray 1963) - 12,60 х 11,20 м, внешние постройки, если их восстановить симметричным образом - примерно 17 х 15,50 м. [**Tertre – фр. холм, курган] В центральных павильонах этих сооружений, вероятно, располагались гостинные и, может быть этажом выше (Buxton and Matthews 1974), главные жилые помещения. Качество интерьера, скорее всего, зависело от ранга собственников, который варьировался от монархов до, по-видимому, разного уровня знати или чиновников. Судя по найденному в гробницах, мы можем обставить эти здания мебелью с позолотой и другими украшениями, сосудами и прочей утварью из золота, серебра, бронзы, стекла, а также керамикой. К этому можно, наверное, добавить еще какие-нибудь меха и ткани подороже, благовония и фимиам, резное дерево и слоновую кость, а также стол из роскошных явств как местного, так и иноземного происхождения. Подобные учреждения в числе своих постоянных обитателей полне могли иметь целый штат служащих различных специальностей, таких как музыканты и певцы, разного рода ремесленники, писцы, счетоводы, управляющие или дворецкие. Насколько значительным было население самых крупных из таких резиденций можно судить по тому, что во внешних постройках матарского кургана В (Tertre B) было свыше тридцати помещений, особняк в Дунгуре вместе с несколькими внутренними дворами насчитывал около пятидесяти помещений, а Ta`akha Maryam – вероятно, около восьмидесяти.
Аксумиты, принадлежавшие к трем выше перечисленным категориям – это как раз те, чьи захоронения теперь можно видеть на главных кладбищах Аксума. Мы уже рассмотрели архитектуру гробниц и стел (гл. 5: 5 и 6), и можем предположить, что лишь высшие слои общества могли позволить себе построенные гробницы и наиболее крупные из гробниц выбитых в камне. На царском кладбище покойников хоронили, вероятно, со значительным количеством ценной утвари, а также со всей возможной пышностью, принесением жертв и т.п. Покойников высокого ранга укладывали в каменные гробы, обложив их предметами, и запечатывали либо навсегда, либо до смерти следующего члена семьи, если гробница была многократного использования. Из гробниц, обнаруженных на сегодняшний день, индивидуальным захоронением была, по-видимому, лишь “гробница с фальшивой дверью”. Весьма вероятно, что умерших одевали в их лучшие одежды и украшали их личными драгоценностями, но ни в одной из больших гробниц до сих пор не было найдено ни одного набора погребальных принадлежностей оставшегося нетронутым. В частично разграбленной “гробнице с кирпичными арками” можно видеть каменные гробы, однако до сих пор никто не проник в ее внутренние камеры, где могут оставаться захоронения, не потревоженные никем со времени того ограбления, после которого имущество иных обитателей гробницы оказалось рассыпанным по полу внешних камер. Гробница, раскопанная BIEA на поле стел Гудит, при том, что это простая вырытая камера, отмеченная необработанной стелой, судя по содержимому, должна была принадлежать кому-то из состоятельной общественной страты. В прочем, найденное в ней состояло лишь из керамики, стекла и железных инструментов (более ценные вещи, однако, могли забрать грабители), тогда как в лишь частично расчищенной “гробнице с кирпичными арками”, расположенной на главном кладбище, правда, все же довольно скромной по сравнению с действительно большими гробницами, имелись предметы самого разнообразного свойства, включая драгоценные металлы. Такая разница, вероятно, отображает различия между третьей и четвертой общественными категориями из рассмотренных выше, и показывает, как правящий класс соотносился в плане материального благосостояния со своими подданными даже из ближайшей к нему социальной группы. Некоторые гробницы имеют по нескольку захоронений, содержащих лишь несколько личных предметов из разряда драгоценностей, или же, иногда, какой-нибудь горшок или стеклянный сосуд (“шахтная гробница А” в Аксуме; Chittick 1974: 171). Все они, похоже, датируются христианским периодом, так что, скорее всего, древние обычаи, требовавшие большого количества погребальной утвари, умерли с распространением христианства. Гробницы особ высокого ранга, к примеру, так называемые гробницы Калеба и Гебра-Мэскаля, а также курган D в Матаре (Tertre D, Anfray and Annequin 1965: pls. XLIV-XLV), сохраняют сложную конструкцию, но места под утварь отведено в них значительно меньше. Все названные гробницы, а также “гробница с фальшивой дверью”, простояли открытыми многие века или же были основательно разграблены в древности, так что теперь уже невозможно сказать ничего об их предполагаемомом содержимом; в некоторых из них сохранились каменные саркофаги и только, да и те нередко разбиты на части. В Матаре рядом с сооружением кургана А были найдены гробницы гораздо меньших размеров (Tertre A, Anfray 1963). Возможно, они - современники этой постройки, но все же более вероятно, что их обустроили уже после того, как та была заброшена. Всего их там шесть, они либо выложены камнем, либо просто вырыты в земле и прикрыты каменными плитами. Из предметов в них - лишь немного разрозненной керамики, однако в некоторых из этих гробниц оказалось по три или четыре тела. Данные о захоронениях новорожденных или совсем еще маленьких детей происходят Адулиса и Матары. Там в качестве миниатюрных гробов, в которых хоронили детей прямо в родительском доме, использовались импортные амфоры из-под иноземного вина или масла. Шейку амфоры откалывали, тело укладывали внутрь, после чего верх закрывали каменной крышкой (e.g. Anfray and Annequin 1965: pl. L, 1). Обычай подобного захоронения детей не был в те времена чем-то диковинным и для римского мира тоже. Обнаруженные в Аксуме два скелета, сброшенные в яму у основания стелы 137, а также тот факт, что среди платформ и в некоторых гробницах встречаются кости животных, обгоревшие и не только, могут указывать на то, что для похорон или для посвящения стел предписывались какие-то жертвенные церемонии (Munro-Hay 1989). Возможно, кости животных и древесный уголь были остатками поминальной или же праздничной трапезы. Если верна интерпретация Древеса (Drewes 1962: 41) надписи А из Сафры, то у нас есть оттуда подробности о жертвоприношениях по случаю некоторых мероприятий, связанных со смертью и похоронами, которые, похоже, составляли: завершение рытья могилы, непосредственно церемония захоронения, заклание коровы, собрание у гробницы. Надпись, по-видимому, относится к третьему веку, и обряды, в ней упомянутые, могли совпадать с принятыми в аксумском некрополе, так что неудивительно, что в Аксуме в гробницах и вокруг находят кости животных и их обгорелые части.
К оглавлению - http://odnapl1yazyk.narod.ru/Aksum.htm
